«Отделить собаку от супа»: отчет о горномарийской экспедиции

В Москву вернулась очередная марийская экспедиция Школы лингвистики НИУ ВШЭ (совместная с МГУ им. Ломоносова). Шестой состав привез домой новое знание об архитектуре горномарийского языка – и поучительную историю о глупой собаке.

Лингвисты из Вышки ездят в Горномарийский район республики Марий Эл летом и зимой, невзирая на погоду. Там они, как это ни удивительно, изучают горномарийский язык (в среде его естественного обитания) — а также получают бесценный опыт полевой работы и полевого отдыха. Марийская экспедиция Школы лингвистики существует не один год, и в ней сложилась своя атмосфера, описание которой совсем не хочется портить редакторскими правками под общую гребенку. Мы публикуем отчет старшего преподавателя школы лингвистики Алексея Андреевича Козлова о шестой экспедиции в Марий Эл, возвратившейся в начале февраля.

Над доской в рабочем классе висела красивая надпись:

«Дети, любите друг друга!»

Святой апостол и евангелист Иоанн Богослов.

В школе полным ходом шёл учебный процесс — в разгаре третья четверть. Поэтому для работы экспедиции выделили классы, которые на тот момент почему-либо пустовали; одним из таковых оказался класс «Основ православной культуры» (этот предмет в российских школах преподаётся в четвёртой и первой четвертях). Там мы и работали, напутствуемые призывом евангелиста; я старался ему по мере сил следовать и экспедиционерам тоже велел.

Это, конечно, совершенно особенный опыт — жить в школе не пустующей, а действующей. Спальня была в одном корпусе, а кухня в другом; чтобы добраться до кофе и овсянки, нужно пройти через всю школу, встречая вежливых детей, которые все с тобой обязательно поздороваются, потому что ты бородатый преподаватель. Микряковская школа вообще огромна, и из неё можно было сутками не выходить; большинство информантов были школьными учителями или техническими работниками. Времена дня сменялись внутри школы более убедительно, чем за окном, где пурга завывала то на белёсом, то на тёмно-синем фоне; утренний гомон школьников (наше утро где-то в два часа и кончалось), сменялся вечерней пустотой, когда в гулких коридорах можно было распевать песни. Но не выходить было как-то неуютно — и мы старались, несмотря на пургу, гулять просто так, если не удавалось записаться к внеположенным школе информантам. (Особенно почему-то любили гулять студенты третьего курса.)

Архитектура горномарийского языка за эту экспедицию, по-видимому, стала чуть более доступна нашему пониманию. Сам я работал мало — из Москвы я привёз в Микряково московские долги, которые гораздо там лучше дописывались, чем в пункте исходного местопребывания; записывал тексты, лениво доделывал мою исчерпывающе-фокусную частицу =ok, проводил эксперимент на референциальную коммуникацию — и кустовал студентов (то есть осуществлял научное руководство; именно этот факт, честно говоря, и не позволял мне много работать…) Студенты же в этот раз добились, по-моему, кое-где хороших, а кое-где просто замечательных успехов.

Мы изучали, например, следующее:

• правила кореферентного сокращения в целевых конструкциях: почему по-горномарийски можно сказать «Чтобы суп остыл, я убрала в холодильник», но нельзя «Чтобы собака ушла, я пнул ногой»? Чем нулевой суп так уж сильно отличается от нулевой собаки? Следите за дипломом Дениса Рахмана!
• правила контроля PROотрицательного деепричастия: обычно нулевое подлежащее отрицательного деепричастия (за некоторыми исключениями) может совпадать только с подлежащим главной клаузы; предложение «Не подъезжая к станции, с меня слетела шляпа» по-горномарийски, в общем, так же плохо, как по-русски. Моя любимая частица исчерпывающего фокуса, однако, творит с этим деепричастием чудеса. Появившись на этом деепричастии, его нулевое подлежащее может совпадать вообще с любым актантом главного предложения. Почему? Мы, кажется, знаем, почему.
• семантику суффиксов, которым традиционные черемисты нарекают названия:

1. незначительного, но ритмичного действия;
2. беспорядочного действия;
3. прерывающегося действия;
4. длительного, беспорядочного, возвратного действия;
5. глаголы длительного, неорганизованного действия;
6. незначительного беспрерывного действия [Саваткова 2002]

• «падежоподобные», по выражению других традиционных черемистов, формы: как синтаксически и морфологически отличаются разные периферийные горномарийские падежи? можно ли на основании этих их свойств провести границу между падежами и не падежами? и сколько тогда будет настоящих падежей, шесть или пятнадцать? (Хочется, чтобы пятнадцать.)

Отвлекаясь от жанра отчёта по гранту, следует отметить, что ещё мы немножко отдыхали. Наша экспедиция удивительно непьющая; даже тосты на отвальной произносить как-то странно — что-то пьёт только половина присутствующих и то символически. (Я сам в целях символизма поднимаю тосты солонкой с солью.) Поэтому минуты отдыха мы проводили очень изящно. Во-первых, коллеги из Московского университета проводили мастер-классы по народным танцам, и мы успели попробовать себя в сиртаки, шапелуазе и па-де-грасе (всё это происходило не раньше трёх часов ночи, так что скандализованы не были не только что дети и педагоги, но даже охранник). Во-вторых, мы пели — много всякого разного; я, например, вместе с П. С. Плешак выучился петь дуэт Татьяны и Ольги из «Евгения Онегина» П. И. Чайковского (я, конечно, пою за Татьяну) — «Слыхали ль вы, слыхали ль вы…»; надеюсь, экспедиционерам понравилось, я на всякий случай не спрашивал. В-третьих, мы успели обсудить:

• сравнительные преимущества аподиктического знания перед эмпирическим;
• достоинства романа Ш. де Лакло «Опасные связи» (доцент Школы лингвистики Д. В. Сичинава, который тоже посетил нашу экспедицию, считает, что его можно и не читать, а я не уверен);
• почему князь Андрей Болконский не упал перед гранатой, а также есть ли предмет истории жизнь народов и человечества (я на свою беду перечитал перед экспедицией «Войну и мир», и она меня долго не отпускала»);

а также прослушать лекцию про историю мнимых и комплексных чисел и кватернионов (да, у нас бывают разносторонние экспедиционеры).

Ещё для лучшего понимания моей исчерпывающей частицы =ok мы провели эксперимент на референциальную коммуникацию. Два информанта сидели спинами друг к другу; перед каждым из них на столе лежало изображение классной комнаты с зелёной доской и столом; экспедиционеры Полина или Маша двигали перед одним из них маленькие фигурки: в класс входит мальчик, несёт тыкву в горшке, нет, мальчик не с двумя, а именно с тремя пуговицами… ставит тыкву на стол, а сам встаёт туда же, где стоит уже другая девочка. Информант, перед которым разыгрывается эта волнующая история, даёт инструкции другому информанту — тот должен поставить фигурки точно так же, как они стоят у первого информанта. Угадайте, что это за маленькое слово тут же появляется в их диалогах? А иногда не появляется; я с надеждой вслушиваюсь в слова информантов, но тщетно мои уши пытаются расслышать там ласковый огубленный гласный и сухой заднеязычный согласный. Я вздыхаю и делаю неутешительные выводы относительно предсказательной силы собственных теорий.

…Когда мы приехали в этом году в Горномарийский район, нас встретила удивительная история. В прошлом году на пути домой к нашей прекрасной переводчице Альбине Прокопьевне нас встречала глупая собака. Собака эта жила у её соседей и была, кроме того, что глупа, ещё и зла; она, насколько позволял предусмотрительно ограничивающий её пыл поводок, забиралась на крышу сарая и лаяла с него на нас. Глупость в сочетании со злостью всегда находит себе возмездие; так и эту собаку, по словам Альбины Прокопьевны, продали в Чувашию кочегарам, а чувашские кочегары её там съели.

Жутковатый этот случай, думается мне, может быть прочитан как любезно предложенная Провидением аллегория успеха нашей научной деятельности. Мы тоже — съели собаку в горномарийском языкознании.