«Хочется сохранить связь с Лионом в виде отношений с коллегами и обмена студентами»

Профессор школы лингвистики Нина Добрушина в минувшем году получила престижную исследовательскую стипендию EURIAS и отправилась на 10 месяцев в Лион. В интервью сайту школы она рассказала, что представляет собой Collegium de Lyon, каково работать в его междисциплинарном научном коллективе и почему исследователей обязывают обедать вместе, а также поделилась опытом общения с баранами редкой породы.

Расскажите, как вы узнали о Collegium de Lyon и почему решили туда поехать?

Collegium de Lyon принадлежит к сети научных учреждений, которые называются Institute of Advanced studies. Я узнала про эти заведения, когда в 2009 году оказалась в таком институте в Хельсинки. Я там была на короткой стипендии для ученых из России и Балтии, так что я не принадлежала к элите этого института. Но я хорошо поняла, что это прекрасное место для того, чтобы заниматься исследованиями.

Расскажите об этом месте подробнее. Я почитал описание на сайте Collegium de Lyon, выглядит просто шикарно — такая «башня из слоновой кости» для учёных. Особенно порадовало про «space of freedom for a small community of high-level scholars».

У этих институтов есть несколько особенностей. Во-первых, там нет постоянных сотрудников, все временные. Во-вторых, институты обязательно междисциплинарны. Идея такая, что ученые из разных областей в случайном общении друг с другом будут порождать новые идеи. Поэтому в этих институтах уделяется специальное внимание организации неформального общения. Кроме еженедельного семинара, и в Хельсинки, и в Лионе в обязательства входит обед с коллегами раз в неделю. Обед организуется и оплачивается институтом. Считается, что за обедом люди говорят о науке (кстати, говорят) и опять-таки рождаются идеи. Говорят, в Америке есть институты, где обедать нужно каждый день… В-третьих, с ученых не спрашивают публикаций по итогам проекта; ну то есть прекрасно, если они есть, но в обязательства не входит. Ты можешь сидеть и двигать какую-то фундаментальную затею, которая не выливается в немедленную публикацию.

Так что да — это в некотором смысле шикарно. Сидишь и пишешь то, что хочешь.

Сложно ли туда попасть, как происходит подача заявки, отбор кандидатов?

Есть разные пути. Я, кстати, этого не понимала, когда подавала. Я пошла самым трудным путем и подала заявку через EURIAS, такое европейское объединение этих институтов. Там самые высокие стипендии, но и конкурс высокий. Сейчас посмотрела в переписку. В письме, которое я получила в декабре 2015 года, написано, что я прошла во второй тур и что из 817 заявок было отобрано 159. А в конце осталось 42, из них половина, как у меня, senior, а половина — junior.

Заявка сама была небольшая, никаких особенных трудностей я не помню. С РНФ не сравнить… Но, как мне кажется, есть некоторые особенности. Во-первых, хорошо, если проект междисциплинарный, хоть немного. Поэтому я выбрала для заявки социолингвистику. Во-вторых, хорошо, если он масштабный. Ну, то есть выглядит как крупное исследование, не как частная проблема. В-третьих, важно указать связи с теми институтами, куда вы хотите поехать: назвать знакомых ученых, объяснить, как вы будете с ними сотрудничать.

Забыла сказать: когда подаешь, нужно указать, в какие институты хочешь попасть. Не больше трех. Можно один, но это уменьшает шансы. И когда проходишь первый тур, то дальше эти институты сами решают, кто из них хочет тебя взять. Я подала в Лион, Уппсалу и Иерусалим — так что могла оказаться совсем в других климатических условиях.

А вообще в эти институты можно попасть и другим путем — через местный университет. Я не знаю, какая там процедура, но точно нужно, чтобы в вас были заинтересованы конкретные люди из местного университета. Чтобы они сказали — вот с этим человеком мы хотим сотрудничать.

У нас в Коллегиуме что-то около пятнадцати мест, из них четверо — со стипендией EURIAS, а остальные попадали через университет Лиона. Бывают институты гораздо большего размера. В Хельсинки, мне кажется, было человек сорок.

Как организована ваша работа? Опишите типичный рабочий день исследователя в Collegium.

Тут и рассказывать нечего. Утром приходишь в офис и садишься за компьютер… Встаешь вечером. Можно прийти днем, можно вообще не приходить. Есть люди, которые работают дома и в офисе почти не появляются. Еще у некоторых рабочие кабинеты в других подразделениях — если их местные коллеги им такие кабинеты предоставили. Только по понедельникам приходить обязательно — в десять утра семинар, в двенадцать тот самый обед.

Но при этом мы все много бегаем в другие научные подразделения Лионского университета — ходим на семинары, делаем доклады. Некоторые пишут работы совместно с лионскими исследователями. Я тоже сделала доклад в так называемой DDL — Laboratoire dynamique du langage, а в феврале начала вести небольшой курс, здесь это называется ателье, вместе с одной местной коллегой. Ателье устроены так. Берется какая-то тема, ведущий (ведущие) читают одну или две вводные лекции, в которых рассказывают, как это бывает устроено в языках мира. А дальше на каждом семинаре кто-то из участников рассказывает, как это устроено в том языке, которым он занимается. Чаще всего это аспиранты. В DDL очень часто в качестве PhD пишут грамматику какого-нибудь языка, чаще всего — амазонского. Вот сейчас я вторую неделю обсуждаю с местными аспирантами, как устроены императивы в их языках. Очень интересно.

28 марта был день, посвященный кавказским языкам, — большую часть занятий провёл М.А. Даниэль, а я рассказывала про наклонения в дагестанских языках.

В общем, в Лионе обнаружилась довольно активная лингвистическая жизнь — здесь есть с кем общаться и работать.

На сайте сказано, что Collegium принципиально международен и междисциплинарен, нацелен на сотрудничество исследователей из разных областей. Ощущаете ли вы положительный эффект? Действительно ли лингвисту-исследователю помогает соседство с историками, литературоведами, философами?

Ну, вот не знаю, честно говоря. Идея привлекательная, но умозрительная. Что соседство бывает очень полезно — мы хорошо знаем по школе лингвистики. Но сказать, чтобы здесь люди что-то вместе придумывали, я пока не могу. Пожалуй, полезно то, что на докладах задают много вопросов и ты лучше понимаешь, как рассказывать так, чтобы было понятно всем. Вот вчера один очень ядовитый американский историк добивался от коллеги-лингвиста ответа на вопрос, для чего изучать языковые структуры. С непривычки такие вопросы раздражают, но вообще-то полезно научиться отвечать на них. Мне кажется, эффект этой вынужденной междисциплинарности я еще осознаю со временем.

Конечно, еще всегда полезно увидеть, как устроен академический мир в других странах и в других специальностях. Что ценится, что нет… Например, очередной раз убеждаюсь, что сфокусированность Вышки на квартилях журналов — это все-таки не универсальное явление. Мои коллеги широко раскрывают глаза, когда слышат слово квартиль. Им оно неизвестно. Хотя в журналы попасть стремятся все, университетские рейтинги тоже во многих странах имеют значение. Но вот такого, чтобы как мы знать назубок все журналы 1-2 квартилей, — этого нет, это наше ноу-хау.

Уйти на время от мира и погрузиться в свое исследование — мечта для многих. Но часто сам объект исследования не позволяет такой роскоши. Вы занимаетесь «Атласом многоязычия Дагестана». Понятно, что это уже не полевая часть работы, но все-таки не мешает ли, например, удаленность от российских коллег-кавказоведов?

Что касается моего проекта, то у меня лежит большое количество данных, которые были собраны в экспедициях и организованы в таблицы Excel. Я лично пользуюсь этими данными, когда делаю доклады и пишу статьи. Но больше они никому не доступны. Мне кажется это неправильным, потому что данные уникальные и очень интересные. К тому же проекту нужен некоторый пиар — например для того, чтобы, когда дело дойдет до издания книги, было легче найти издателя. Поэтому я хотела выложить эти данные онлайн, причем в таком виде, который позволяет их по-разному сортировать и видеть тенденции в формате графиков и диаграмм. Для этого нужно было, во-первых, время, чтобы подумать, почистить данные, перевести на английский некоторые части. А во-вторых — деньги, потому что нужно заплатить людям, которые выполнят техническую часть работы. Эта стипендия дает обе возможности. Она предполагает research expenses, то есть деньги, которые можно потратить на расходы, сопутствующие исследованию.

Кстати, к вопросу о пользе междисциплинарного коллектива — мне было важно обсудить с западными исследователями, в какой мере можно наши данные открывать. Там ведь много личной информации (имена, годы жизни, биография), и не так просто разобраться в том, что можно вывешивать онлайн, а что нельзя. Мне помогли коллеги социологи и антропологи.

Но кроме этого проекта, у меня еще много других, которыми я здесь занимаюсь. Разные статьи, которые планировались, но не были написаны, здесь удается продвинуть.

Есть ли формальные обязательства по результатам вашего пребывания в Collegium? Что ожидается в итоге? Будет ли какой-то отчет? И есть ли персональные ожидания?

Про формальные я уже говорила: два доклада и небольшой отчет. Персональных тьма: открыть красивый сайт с «живыми» графиками, отослать в журналы несколько статей и обязательно завязать контакты со здешними учеными. Кроме того, хочется, чтобы осталась связь с Лионом в виде отношений с коллегами. Надеюсь, удастся заключить договор об обмене студентами.

Остается ли свободное от исследований время, удается ли что-то смотреть, где-то бывать?

Здесь очень ясно разделяется рабочее и нерабочее время. И это тоже большое отличие от Москвы… С середины дня пятницы в офисе местных людей уже не встретить. Секретарша в полдень говорит «A la prochaine!» и уходит до понедельника. В школе и в садике двухнедельные каникулы каждые два месяца: в конце октября, декабря, февраля, апреля… И на этот период отменяется все: закрывается детский сад, отменяются дополнительные занятия для детей (типа кружков и секций), семинары в институте и в DDL — вообще все. То есть формально это не отпуск, но по факту тебя нигде не ждут. Мы по-московски не всегда этому рады. Когда эти каникулы наступили первый раз, я растерялась — а работать-то как? Ну, теперь уже освоились: договариваемся о лекциях в других университетах, списываемся с друзьями, бронируем гостиницы, едем куда-нибудь. Так что да — удается!

Виноградники в окрестностях Лиона, фото Михаила Даниэля и Нины Добрушиной

Поделитесь самым ярким впечатлением от стажировки (любым).

А можно не самое яркое, а самое последнее? Мы живем на краю кампуса Ecole Normale Superieure. Кампус представляет собой парк, небольшой, но очень приятный. И в дальнем от нас углу живут бараны. У них там загон — между библиотекой, столовой и учебным корпусом. Мы иногда заходим пообщаться (успеха у них не имеем). Так вот только что мне прислали ссылки, из которых следует, что это редчайшая порода баранов, которая называется Soay. Они происходят с маленького шотландского острова и обладают некоторыми совершенно необычными свойствами. Завтра пойдем поздороваемся с ними более почтительно.

Баран породы Soay, фото Wikipedia