Истории Школы лингвистики. Интервью со Степаном Михайловым

Первый доклад про японский — От «технаря» к лингвисту — «В Вышке неплохо, иди туда» — Четыре должности и немного организаторства — Летние школы — Пикники и Новые года — На даче в пандемию — О «перекрестных» знакомствах — Преподавание — О поколениях  студентов — Воспоминания о самых интересных курсах — Самое необычное поручение — Самый памятный разговор — Главное достижение — О будущем — Главные люди — Театральные параллели — Лингвистика в простых примерах

Публикуем фрагменты интервью, записанного 27 сентября 2024 года.

Первый доклад про японский

• Когда ты начал свою деятельность по лингвистическому направлению в Вышке и вообще как начал здесь работать? 
• Ну, наверное, прямо начал я на втором курсе, у нас был НИС «Типология аспекта», который вёл Олег Волков, и я сделал там доклад со своим другом про японский. И после этого доклада Олег ко мне подошёл и сказал: «Это что-то интересное, давайте что-то с этим делать». А я к нему подошёл и сказал: «Я хочу у вас писать курсач». Он говорит: «Ну, вот японский». И так началась моя лингвистическая деятельность. 

От «технаря» к лингвисту

• А какой у тебя был вообще бэкграунд? 
• У меня, скорее, не было никакого бэкграунда, ну, то есть, у меня в школе неплохо получались математика и языки в части грамматики, неплохо получалась физика, но мне было лень решать задачи, поэтому я ушёл с какого-то физтех-профиля в гуманитарный. И всё, я сдал ЕГЭ как мог и учился на платке в бакалавриате. Вот. Но сейчас я понимаю, конечно, что математика и языки мне нравились не просто так. Я теперь занимаюсь формальной лингвистикой, то есть применяю математический аппарат к языкам.

«В Вышке неплохо, иди туда»

• Здорово! А вообще, когда ты поступал, у тебя были альтернативы? Как получилось, что именно в Школу лингвистики, а не куда-нибудь ещё? 
• • Да у меня не было альтернатив, я вообще не особо думал о будущем. Ну, то есть я понял, что лингвистика прикольна, потому что я смотрел, куда можно поступить, наткнулся на лингвистические задачки, порешал их, и это было «вау», абсолютно. А потом я поговорил с кем-то из старших товарищей, и они такие, вот, типа, в Вышке неплохо, там есть скидка и так далее, в общем, иди туда. Вот я сюда и пошёл, и это оказалось идеально, абсолютно.
  • Круто! Звучит прямо, как такая счастливая история.
  • Это она и есть.

Четыре должности и немного организаторства

• Замечательно. А вообще, в каких качествах, в каких ролях у тебя есть какие-то профессиональные связи с нашей лингвистической, со Школой лингвистики в Вышке?
• Да на странице, мне кажется, у меня написано четыре должности. Я аспирант, я преподаю немного, и у меня в двух лабораториях есть научные ставки, вот. Ну, то есть, мне кажется, я всеми возможными способами здесь повязан. На странице у меня про это не написано, но во всякой административной деятельности Школы лингвистики я тоже участвую, потому что у нас так принято, чтобы была какая-нибудь небольшая административная обязанность. Так что да, мне кажется, я участвую во всём.
• А помимо записанного, это в основном какая-то административная деятельность? Интересно, есть ли что-то еще?
• Ну, то есть, нет, административного как раз мало.
• Ну, в смысле, типа организационной?
• Ну да, этого не очень много. В этом сентябре этого много, но это такой сентябрь просто особенный. Но основная деятельность, конечно, вся научная. То есть я занимаюсь своими исследованиями, я обсуждаю с коллегами их, притом в очень разных форматах. То есть это бывает разговор за кофе, или что мы садимся вместе и планируем, как человеку лучше писать статью, по каким этапам, или как мне лучше писать статью, по каким этапам и так далее. Ну, то есть, прежде всего, это, конечно, научная деятельность, а всё остальное — это какие-то дополнительные к этому вещи. Либо потому что так надо, либо потому что чуть-чуть такого тоже хочется.

Летние школы

• А расскажи, а в каких мероприятиях академических, например, связанных со Школой лингвистики ты принимал участие вообще за весь свой путь?
• Я участвовал в летних школах, и это было суперважно. В семнадцатом, восемнадцатом, девятнадцатом годах и вот в этом году тоже. В семнадцатом была школа TyLex, что расшифровывается как Typology and Lexicon. В восемнадцатом была школа про ареальную лингвистику и языки России. В девятнадцатом у нас была школа, которую мы нашей лабораторией делали про формальный синтаксис и формальную семантику. И это, пожалуй, основное. То есть я по большей части не участвовал в каких-то конференциях, которые Вышка организует, не считая Волго-Камского воркшопа, который действительно мы организовывали. Да. Наверное, Летняя школа — это основное из академического.
• А какая из них тебе больше всего запомнилась?
• На этот вопрос ответить невозможно... Нет, я, правда, не могу ответить на этот вопрос, потому что они все были очень яркие и очень важные и очень много мне дали. Ну, TyLex имел наибольшую значимость, потому что именно на нём Лёша Козлов позвал меня в Марийскую экспедицию. Благодаря этому я стал уралистом и полевым лингвистом, и много чем ещё. Вот. Но запомнились они все одинаково.
• Можешь рассказать эту историю ещё раз?
• Да. Это было достаточно ярко. Школа была в центре Вороново, и там на неделю, получается, вывезли кучу людей, мы там все вместе жили, нас кормили, мы ходили на лекции, и у нас были какие-то активности. Такой, действительно, очень сплочающий экспириенс. И там было, само собой, очень много вышкинских студентов, при этом было ещё много зарубежных студентов и зарубежных профессоров, и все как-то, действительно, дружно общались, это было здорово.

И вот Лёша, он тогда только... Это был его первый год в вышке вообще, он закончил магистратуру ОТиПЛа и пришёл к нам преподавать разные штуки, синтаксис и дискурс со Светланой Юрьевной. И он на этой летней школе со всеми дружил. То есть он подсаживался к студентам, узнавал, кто чем занимается, интересуется, расспрашивал их про всё. Прямо так, действительно, очень активно. Это, конечно, было суперкруто. И вот в какой-то момент мы сидели, обедали или что-то такое, и люди обсуждали экспедиции. Это, получается, было начало моего третьего курса. После первого курса я ездил в Дагестан, а после второго курса я никуда не ездил. Потому что с Дагестаном у меня не задалось, ну и как-то не было никаких интересных вариантов. Вот, и что-то мы сидим обсуждаем экспедиции, и Лёша у меня спрашивает, а что это, мол, Вы, Стёпа, никуда не ездите, а ну-ка поехали с нами в горномарийскую. Вот. И так дальше всё завертелось, а остальное история…

• Это было очень прикольно. Вот так ты стал частью наших уральских экспедиций. 
• Да. Благодаря Лёшиной прозорливости.

Пикники и «Конь» по-монгольски

• Да, это замечательно. А какие вообще за твою историю были неформальные мероприятия, то есть какие-то в нашей Школе лингвистики? 
• Были пикники и Новые года. Я помню, как на первом курсе, тогда ещё пикники были два раза в год, один в конце весны, другой в начале осени. И был пикник в начале осени, действительно, когда я был на первом курсе, и я страшно смущался. И я на него не поехал, потому что я страшно смущался. В смысле, я думал, я вообще какой-то чужой человек, как я могу туда поехать? Хотя сейчас, конечно, когда у меня 9 лет позади в Школе лингвистики, я понимаю, что у нас абсолютно не такое отношение к первокурсникам. Люди, которые сюда поступили, они уже часть семьи, и мы всегда им рады везде и так далее. Да, и в конце года был пикник, на который я действительно поехал, и там было здорово. Среди ярких вещей: там Юрий Александрович играл на гитаре и пел, и это было уникально абсолютно, потому что обычно такое у нас тут не показывают. И ещё я разговаривал с Полиной Касьяновой, которая раньше тоже у нас училась и преподавала, и она рассказывала про свой опыт работы с научным руководителем. Собственно, ей руководил Ландер как раз, и она рассказывала, каково это, и как это для неё идеально и круто, что это такой волшебный «экспириенс». Вот это мне очень ярко запомнилось. Ну и Новые года, на которые люди придумывают всякие активности и так далее. Мне кажется, обычно я ничего особенного не делал, ну, то есть мы играли в какие-то настолки или пели под гитару или ещё что-то, но на третьем курсе мы учили монгольский в теор-группе, и мы сделали сценку на монгольском. Мы сделали костюмы, мы перевели на монгольский песню «Выйду ночью в поле с конём» и спели её. И это было абсолютно легендарно. 
• Надеюсь, вам всем после этого десятки поставили.
• Ну, оценки у нас были неплохие.

На даче в пандемию

• А вот ты, кажется, на своём пути застал ещё пандемию. А как вообще работала Школа лингвистики в это время, и как это переплелось с твоей историей, с твоей научной и учебной жизнью? 
• Я, на самом деле, не очень знаю, как работала Школа лингвистики, потому что я тогда вёл три курса, два из них я вел в ИКВИА, но у меня был НИС аспектуальный уже тогда, то есть сейчас я говорю про весну 20-го года. И мне кажется, что первоначальный переход я не заметил, потому что это был мой первый год преподавания, я полгода отвёл очно. Нет, четыре курса. Да, тогда я четыре курса вёл. Полгода два курса я отвёл очно, потом весной 20-го всё случилось, ну и как-то, я не знаю, люди сорганизовались с зумами, я спокойно достаточно вёл свои пары в зуме у себя на даче, там хватало интернета для этого, и вообще в ус не дул. Я тогда просидел четыре месяца на даче, было отлично. Потом в 21-м тоже был онлайн период, и я тогда преподавал намного больше, но вот как-то это было неплохо. Тогда у меня как раз было больше курсов у наших студентов, и было нормально. Нормальные такие семинары, люди были активные, мы там как-то использовали чат.

Самое странное, конечно, были постерные защиты в зуме, и там вот Полина Касьянова как раз придумала гениально, как это организовать: она составила расписание с временными слотами, с зум-комнатами, так что каждый отдельный человек сидел в своей комнате, и можно было к нему заходить и слушать его постер там, и у людей были перерывы. Ну, в общем, это была какая-то абсолютная гений-организация с её стороны, и это было как раз в 20-м, мне кажется. А в 21-м, по-моему, я уже впервые организовывал постерную защиту, и это было тоже онлайн, и я просто использовал Полинин формат. В общем, мне кажется, мы хорошо очень справлялись с пандемией, потому что мы, во-первых, умные, а во-вторых, друг друга поддерживаем.

О «перекрестных» знакомствах 

 

• Здорово. А какие проекты, которые сейчас у нас есть в Школе лингвистики, тебе кажутся особенно интересными? Может быть, ты бы в них хотел принять участие, или наоборот, тебе бы не хотелось принимать участие, но тебе интересно следить за результатами?
• Я должен сказать, что я не так много знаю про разные проекты, которые у нас происходят, как хотел бы, потому что сейчас слишком занятая жизнь. То есть вот есть открытые семинары лаборатории Арктики и лаборатории межъязыковой конвергенции, и я хотел бы на них ходить почаще. А так на арктические семинары я ещё ни разу не приходил, на конлабные, мне кажется, раза два. [Хотел бы ходить почаще], чтобы действительно больше знать, что делают коллеги, потому что я не сомневаюсь в том, что у нас делают очень много очень крутых, очень разноплановых вещей. Я про это знаю мало. Мне очень интересно, что делают в Арклабе особенно, потому что они там гораздо больше применяют методов социогуманитарных наук и изучают какие-то такие вопросы. Мне кажется это очень важным, и в моём собственном опыте в Школе лингвистики этого было мало, поэтому хочется как-то за этим следить и учиться думать в таких терминах.

Преподавание

• А какие вообще курсы ты вёл? То есть, ты говорил про курсы у ИКВИА, у наших...
• Да, я вёл у ИКВИА «Введение в лингвистику» и «Академическое письмо», и «Введение в лингвистику» я продолжаю вести. И там и там семинары. Ну и вообще я веду везде семинары, и было два НИСа. Один НИС у меня идёт сейчас: «Акциональность и аспект». Это мой собственный НИС, который я веду в одиночку. И это прям такая очень драгоценная для меня штука. Всегда получаю большое удовольствие от неё.

Ещё у нас был НИС с Ильёй Макарчуком в Школе иностранных языков с ужасным названием «Междисциплинарные методы анализа языка и культуры». И это была на самом деле достаточно милая вещь. То есть сначала она свалилась нам как снег на голову, а потом потихонечку мы из неё что-то такое выстроили. Мы много заимствовали из курса дискурса Светланы Юрьевны и Лёши Козлова. Там была всякая теория речевых актов, импликатуры. Ну и что-то ещё добавили. И последний раз мы этот курс вели в первом полугодии прошлого года, а в этом году нам его отменили. Видимо, они решили, что хотят заполнить это место какими-то своими курсами. И это, конечно, жалко, потому что мы его вели с 2019 года, получается. Ну и курс стал намного-намного лучше за это время. Больше мы его не ведём. От академического письма я отказался сам, потому что понял, что мне хватит, я не хочу так много преподавать. Это было достаточно любопытно. Мы там со студентами читали статьи по их дисциплинам, а в ИКВИА большинство программ не сугубо лингвистические, и поэтому там много чего-то культурного и любопытного. Там про какие-то религиозные взгляды ранних христиан в Сирии или что-то египтологическое. Не очень многое из этого отложилось в моей памяти, но было действительно любопытно это со студентами изучать. Но сейчас я решил, что нужно по-другому распределять своё время, и поэтому от этого курса отказался. Ещё раньше я вёл семинары по русской морфологии, от чего отказался по тем же причинам. И я веду по-прежнему семинары по синтаксису с Юрием Александровичем. Это тоже такая важная для меня штука. Я сам не синтаксист, но синтаксическую науку очень уважаю. И мне ценна возможность вести курс вместе с Юрием Александровичем. На самом деле я очень многому там сам учусь.

• Это очень любопытно и для меня тоже лично, потому что это часть истории, с которой я соприкасалась. Как раз в мой год у нас была и твоя морфология, и твой синтаксис, и «Акциональность и аспект».
• Да, были времена.
• А вот что оказалось для тебя неожиданным, когда ты начал преподавать?
• Хм… Это сложный вопрос. Ну окей, это было не сразу. То есть мне кажется, что в первый год, как я сейчас помню, ничто особо не было для меня неожиданным. То есть я очень хотел преподавать и получил такую возможность. И просто как бы работал, многому учился и работал. И это было интересно. А вот во второй год у меня стало гораздо больше курсов. И неожиданным было то, насколько это на самом деле сложно и насколько много времени занимает нормальная подготовка к семинарам, особенно по дисциплинам, в которых ты не так хорошо разбираешься, типа русской морфологии. Насколько это важно реально хорошо подготовиться заранее, чтобы быть спокойнее, лучше себя чувствовать, ну и лучше провести пару. Мне кажется, что у нас вообще мало про такое рассказывают, про стресс, связанный с преподаванием и с подготовкой пар. И может быть было бы лучше стараться как-то помогать людям, которые начинают преподавать, в это интегрироваться. Потому что это действительно сложно. Ну и это было неожиданно.
• А какие в целом были впечатления от начала работы? И вот как, например, они эволюционировали от начала работы до окончания первого учебного курса, который ты отвел?
• Я искренне люблю преподавать. Я люблю заниматься наукой больше, поэтому, наверное, я преподаю немного. Но практически всё, что я вёл, мне нравилось. В смысле, каждая пара. Я думаю, что те пары, которые мне не нравились, это было по моей вине, потому что я недостаточно подготовился и был не в том состоянии. И вот мне кажется, что это не менялось никогда. С 19-го года, как я начал преподавать, это основное впечатление, что мне нравится.
• Это просто мечта. То есть человек, который и занимается глубоко наукой, и с другой стороны умеет и любит преподавать. Такие люди, мне кажется, это очень перспективный тип людей.
• Ну да, важно в процессе не перегрузиться и не выгореть.
• Это правда. Дай нам всем бог сил, чтобы мы и не выгорали, и не перегружались.
• Это точно.

О поколениях  студентов

• А вот как вообще менялись студенты? Интересно твоя перспектива как студента, когда ты учился, и уже теперь, когда ты преподаёшь. Изменилось ли что-то в процессе? Как изменились люди, атмосфера? Есть ли какое-то ощущение, что то, что было тогда, и то, что есть сейчас, немножко другое?
• Тут есть две вещи, мне кажется. С одной стороны, у нас стали больше курсы просто, которые набирают, и из-за этого есть любопытный эффект, который я не осознавал, но я просто поговорил с младшими коллегами и узнал, что для них это так обстоит, что люди могут проучиться на одном курсе 4 года и не знать друг друга типа вообще. Для меня это странно, потому что у нас был очень дружный курс. Понятно, что не то чтобы все со всеми дружили, но у нас не было такого, что люди не разговаривали и не общались друг с другом. Мы устраивали какие-то вечеринки большие на весь курс, и на них были все, и все со всеми танцевали, играли и так далее. В общем, мы знали друг друга. Я не знаю, может быть, у нас был какой-то исключительный курс, но я думаю, что это связано ещё с тем, что действительно нас было заметно меньше. И вот это как бы одна штука, что оказывается люди внутри менее дружные и менее сплоченные. Я не уверен, что это плохо, это просто по-другому. То есть мне не кажется, что курсы, которые сейчас учатся и выпускаются, что они в каком-то смысле из-за этого хуже.

Вот, а другая штука, это то, что мне кажется, что люди намного умнее и вовлечённее. Я, конечно, сравниваю с собой, потому что я был тем ещё разгильдяем в бакалавриате, но всё-таки у меня есть такое впечатление, что типа вот лучшие люди, которые учились на моём курсе в бакалавриате, они были очень крутыми, вне всякого сомнения, но сейчас есть такое ощущение, что люди становятся очень крутыми гораздо раньше. То есть на каждом курсе есть несколько человек, которые прямо выбиваются и бесконечно глубоко впечатляют. И даже если не смотреть на несколько выдающихся людей, в целом, кажется, что уровень гораздо выше. И тут мне сложно судить, опять же, поскольку у меня очень субъективный взгляд свой, связано ли это с тем, как поменялись наши преподавательские практики или со сменой поколений или с чем-то ещё. Но, в целом, есть ощущение, что наши студенты становятся всё круче и круче с каждым курсом, хотя, казалось бы, куда круче.

Воспоминания о самых интересных курсах

 

• Это говорит очень много хорошего о нашей Школе лингвистики. А вот какие курсы учёбы для тебя были самыми знаковыми?
• Ну, конечно, курсы из серии теории языка все. Наверное, семантику... Нет, окей, не все. Потому что синтаксис у нас был достаточно простенький, и это был просто курс. В отличие от фонетики и морфологии, которые были безумно яркими и вовлекающими, синтаксис был просто курс, а семантику я прогулял. И я этим не горжусь, а сейчас вообще жалею и подумываю, когда время расчистится, походить на семантику к бакалаврам. И это, конечно, иронично, потому что я сам стал семантистом в итоге, но я семантику прогулял. Вот, курсы теории языка и все вообще теоретические курсы по грамматике мне были безумно интересны. Курс типологии, какие-то отдельно взятые НИСы, вот типа НИС типологии и аспекта, грамматическая семантика, такие штуки, да.

Отдельно хочу отметить курсы, которые как бы не повлияли на то, каким я в итоге стал специалистом, но были супер. Это был курс по древнерусской литературе от Лифшица, и он был замечательно интересный. На втором курсе тоже был замечательно интересный глубокий курс, который как-то действительно очень сильно расширил моё представление о том, какие вообще были люди в средневековой Руси и так далее. Вот, и, мне кажется, были ещё какие-то курсы в таком духе. Но ещё у меня был литературный майнор, который тоже был замечательный и многому меня научил, хотя он был жёсткий, потому что там преподаватели рассчитывали на то, что перед ними студенты-филологи, которые будут читать очень много каждую неделю. Мне кажется, что никто на этом курсе не был таким. Да. А так, да, все курсы теории языка по грамматике.

• Это хорошо... Показывает, насколько у нас широкий бакалавриат.
• Ага.
• А какие события вообще в Школе лингвистики стали самыми знаковыми и запоминающимися? Ну, то есть, ты уже много рассказывал про какие-то памятные моменты, а можно ли какой-то там, не знаю, условно говоря, топ?
• Ну, наверное, для моей личной истории я бы выделил... Вот, кстати, ещё один курс, это на первом курсе у нас был НИС, который назывался «Анализ и синтез шекспировского текста», и там мы с Ольгой Ильиничной Виноградовой поставили «Бурю» Шекспира, и мы ездили в Англию с этой постановкой, и там участвовали в шекспировском фестивале в Стратфорде на Эйвоне. И там, собственно, её играли. И это было потрясающе ярко и запоминающееся, и я до сих пор очень благодарен Ольге Ильиничне за этот опыт. Это первое. Второе — это TyLex, который определил мою судьбу как полевого лингвиста. И третье, я бы сказал, это создание нашей формальной лаборатории. И это произошло в конце того года, в который был TyLex. TyLex был в сентябре 2017-го. Лабораторию мы создали типа в конце года, то есть где-то в мае 2018-го. Я до сих пор помню первые семинары, которые проходили в 518-й, и там Наталия Анатольевна нам рассказывала про теорию информационной структуры, мы обсуждали классическую статью Рицци, как она там называется? The Fine Structure of the Left Periphery, или что-то такое. Вот, и ещё какие-то статьи. И я помню всех, кто был в первом наборе лаборатории, и вот это было очень ярко. Ну это как бы такая вторая вещь, которая меня определила, это наша лаборатория, благодаря которой я стал формальным лингвистом. Вот, и мне кажется, что это для меня три основных события.

Самое необычное поручение

• Прям топ-3, красиво так получилось. А вообще, что самое необычное ты делал в рамках деятельности, связанной со Школой лингвистики?
• Мы это недавно обсуждали, потому что этот вопрос я как раз запомнил. Тут у меня заранее придуманный ответ. Самое необычное я делаю сейчас, пожалуй, потому что сейчас я координирую выставку на пятом этаже, где сейчас там висят фотографии и небольшие текстики про экспедиции, и мы её расширим, так что займем гораздо большую часть этого коридора и добавим туда всякие экспонаты про историю Школы лингвистики, про важных для нас учёных, про наш бакалавриат и наших студентов. Ну и я невероятно далёк от вообще визуального искусства какого-то, вот в плане, чтобы самому делать. Это очень странно. Тот факт, что я координирую выставку, это очень-очень странно. Но иногда такое бывает, раздаётся звонок, на который нельзя не ответить, и тебе говорят: «Стёпа, хочу попросить вас об одолжении, сделайте выставку». И это странно не в плохом смысле, но мне тяжело, потому что это непривычно и не то, что я умею делать хорошо. Но очень помогает то, что я набрал команду студентов. Притом мне не пришлось никого заставлять или специально искать: действительно много людей сами вызвались и сами охотно очень много чего делают. Вот, поэтому это не страшно, и я думаю, что у нас получится что-то действительно классное.

Самый памятный разговор

 

• Я буду рада зайти посмотреть на эту выставку, ну и надеюсь, что она будет всех радовать ещё долгое время. Конечно, ты уже упоминал, но какая встреча или разговор, связанный со Школой лингвистики, прям хорошо запомнилась? 
• За всё время? 
• Да.
• Хм… Это хороший вопрос, потому что у меня не получается придумать на него ответ. Ну, конечно, сейчас-то школа лингвистики — это моя повседневность абсолютно, поэтому никакой разговор не выделяется особо. И вспоминается что-то из ранних времён, типа с первого курса. Ну да. Ну окей, пусть это будет действительно разговор с Полиной Касьяновой на пикнике весной 2016 года про то, каково ей под руководством Юрия Александровича, как ей хорошо. Хотя это специфичный опыт. Я думаю, что на вопрос пространный она могла бы ответить про руководство Юрия Александровича, но исключительно положительно. Я прям помню, как у неё горели глаза и с каким вдохновением она говорила. И это именно те эмоции, которые дают мне очень много веры в Школу лингвистики и заставляют хотеть в неё вкладываться. Вот такой научный восторг от работы с коллегами.

 

Главное достижение

• Очень красиво. А вот что самое важное, что удалось достичь?
• В смысле, из того, что я достиг?
• Да.
• Наверное, сейчас для меня самое важное — это моя магистерская диссертация. Потому что она отдалась мне с огромным трудом, с одной стороны. С другой стороны, она получилась неплохо. Я ей действительно доволен и горжусь. И с третьей стороны, она положила начало диссертации, которую я пишу сейчас. И я до сих пор публикую кусочки той магистрской диссертации, уже сильно развитой, переписанной и так далее, в качестве статей уже для своей диссертации кандидатской. То есть это действительно такой мой научный труд, которым я продолжаю заниматься уже много лет. И он по-прежнему мне безумно интересен и оставляет много интересных вопросов. И уже большое количество работы сделано, и я как бы пожинаю её плоды.
• Это, конечно, очень мощно. И удачи, кстати, с кандидатской.
• Спасибо. Да, удача не помешает.

 

О будущем

• Мы в тебя все верим. А вообще, какие ещё нереализованные проекты или надежды у тебя есть? То есть что бы ты хотел сделать?
• Я хочу начать или продолжить заниматься русским. Потому что вот этого я не научился делать за все свои годы тут. И у нас была здоровская очень мастерская, где мы ставили эксперимент, посвященный семантике русских указательных местоимений. И потом она закончилась, и нас всех завалило. Студенток завалило их дипломами, им было не до того. Меня завалило всяким преподаванием и тому подобным. И вот это проект, к которому я хочу вернуться и который я хочу сделать. Потому что сейчас я ничем, кроме хантыйского, по сути научно не занимаюсь. Это как раз то, про что моя магистерская диссертация. И мне хочется, чтобы у меня было что-то ещё, какой-то ещё другой проект.
• Пусть у тебя всё это получится. И ждём твоих научных идей. Про результаты ещё рано говорить, чтобы не накаркать.
• Да, спасибо.
• У тебя есть идея, как будет меняться жизнь Школы лингвистики с тем, что у нас развиваются технологии?
• Вот я не знаю. Это сложный вопрос. То есть я представляю, что полевая работа может стать разнообразнее. Там условно появится какое-нибудь приложение, которое эквивалентно айтрекеру. Его можно будет поставить на телефон и просто проводить айтрекинг-эксперименты в поле щелчком пальцев [Прим. ред. — айтрекер через приложение уже стал реальностью]. 

А так? Да, а так больше не знаю. Потому что компьютеры у нас есть, удобные диктофоны. Транспорт? Сложно себе представить. Ну окей, я не знаю, супербыстрый самолет, комфортный? Ну это было бы неплохо. Но они в общем и так достаточно быстрые. Не знаю, может быть люди, которые едут на Чукотку, могут что-то поинтереснее ответить на этот вопрос. Я не испытываю дефицит в технологиях и не очень себе представляю, какой следующий скачок может качественно повлиять на то, что мы делаем.

• Да, это прикольно. Но надеюсь, что это будет только положительное, а не как всякие роботы в злом sci-fi.
• Ну да, положительные роботы.

Главные люди

• А вот теперь немножко возвращаемся к людям. Какие люди, на твой взгляд, оказали наибольшее влияние на нашу Школу лингвистики? С одной стороны, на неё, и на тебя.
• Ну, на Школу лингвистики это... На самом деле их очень много. То есть я начинаю вспоминать какие-то имена, и список всё продолжается, и продолжается, и продолжается. Вот среди наших преподавателей и среди людей из администрации, из учебного офиса, из менеджеров. Там тоже есть люди, которые сделали безумно много и продолжают делать безумно много. Я думаю, что очень сильно влияют Екатерина Владимировна и Юрий Александрович. В частности, потому что у них у каждого есть свой определённый подход: к людям, к работе, к общению с руководством. И в этом подходе очень много человечности, очень много такой заботы о людях в Школе лингвистики и готовности совершать великие дела за Школу лингвистики. И это в огромной степени создаёт ту замечательную атмосферу, которая у нас здесь есть, и обеспечивает возможность вообще делать все те вещи, которые мы делаем. И это, конечно, влияет. В смысле, я во многом смотрю на них как на ролевые модели того, каким надо быть руководителем. На меня очень сильно повлиял Лёша Козлов, благодаря которому я стал полевым лингвистом и формальным лингвистом на самом деле тоже. В частности, в его подходе к преподаванию и к общению со студентами. Потому что он очень много делает для того, чтобы выстроить контакт, настоящий такой человеческий контакт со своими студентами. И чтобы то, что происходит на парах его, было для них не впустую. И вот это очень важно. И я многому в преподавании научился у него. Ну и коллеги по лаборатории, которых я наблюдаю больше всяких остальных коллег. Мы много обсуждаем тут какие-то вещи типа, как реагировать на рецензии или как анализировать языковые данные. И это такой, конечно, бесконечный learning experience. У нас очень насыщенная научная жизнь, в которой постоянно есть какие-то новые лайфхаки или мудрости, которые я продолжаю и продолжаю впитывать и учиться им у своих коллег. И это здорово. Выделять никого больше не буду. Всех люблю.
• Это просто замечательно. Спасибо вообще всем нам, кто есть в нашей Школе лингвистики.
• Точно. 

Театральные параллели

• А вот можешь ли ты сравнить с какими-то другими организациями, с которыми тебе приходилось иметь дело?
• В детстве я играл в театре Анюты Каждан. Это подруга моей мамы. И это была полная самоорганизация. Анюта придумывала, что мы будем ставить, делала всем какие-то суперизощрённые костюмы. Типа мы ставили стихи Хармса в какой-то момент. И там есть такое стихотворение. Не помню его, к сожалению. Как же там было? Что-то типа «Самовар Иван Иваныч». Но вот я не уверен. Мне кажется, я сейчас путаю Хармса с Маршаком. Ну, короче, какое-то стихотворение было у Хармса про самовар тоже. И Анюта сделала огромный такой самовар, который надевался на ребёнка, который был самоваром. Вот. И то, как там было всё организовано, мне Школу лингвистики во многом напоминает. Потому что это, с одной стороны, было чётко, очень продуманно, с умом и с душой. А с другой стороны, действительно по-доброму и на таких началах готовности вести диалог. Детский театр — это, конечно, совсем другое. Там 30 детей и пара взрослых. Но тем не менее. То есть это было весело и интересно всем, кто был в это вовлечён. В этом не было обязаловки, в этом не было насилия, в этом не было бессмысленного иерархического подчинения. И в Школе лингвистики я вижу то же самое, чем не могут похвастаться большинство других департаментов в разных университетах. Ну и это, конечно, уникальная штука, которая создаётся уникальными людьми. Поэтому, я думаю, этого так мало в целом. Потому что для этого нужны очень особые и очень правильные люди, которые будут это создавать.
• Это очень красиво звучит и очень, очень трогает. Я думала, сколько можно радоваться тому, что ты в Школе лингвистики, но сейчас я тебя слушаю и понимаю, что ещё не один потолок.
• Да, это точно.

 

Лингвистика в простых примерах

 

• И вот последний вопрос, который мне хочется задать, это как объяснить человеку, который вообще не связан с лингвистикой, что мы делаем, зачем это и… А вообще нужно ли объяснять внешним людям?
• Да, объяснять точно нужно. Во-первых, от этого зависит наше финансирование. И во-вторых, я думаю, что мы делаем безумно крутые и интересные вещи. И, конечно, если ты делаешь крутые и интересные вещи, нужно объяснять всем вокруг, потому что как они могут жить и не знать про эту крутизну и этот интерес. Но это сложно, потому что у нас нет хорошей лингвистики в школах, и люди не подготовлены к этому разговору. Я думаю, что нужно объяснять на простых примерах. Приводить простые примеры предложений из русского или английского и какой-то элементарный анализ проводить — и показывать людям что-то. Вроде: вот, у определенного артикля есть в английском пресупозиция известности. Это звучит абсолютно неясно. Скорее всего, человек потеряется уже на слове «артикль». Но если привести какой-то конкретный пример и сказать: «Ну вот, в ситуации, где как бы мы раньше не упоминали никакую собаку, сказать «The dog is hungry» странно. Почему странно?». Заставить человека немного задуматься. И я думаю, что вот так вот можно в разговоре за пять минут с человеком дать ему некоторую интуицию. Ну и дальше есть какие-то формулировки. Я не знаю, я не думаю, что у меня есть очень хорошее сказать, чем мы, собственно, таким занимаемся. Я думаю, что общее определение тут как раз не помогает, потому что оно неясное. Вроде, мы изучаем язык как природный объект. Типа, биологи изучают вот разные биологические виды, а мы изучаем разные языки таким же образом. Ну, может быть, я не знаю. Мне эта метафора не кажется чем-то таким, что поможет выстроить понимание. Ну да, ну вот я думаю, что если заходить с простеньких примеров и дать людям интуитивное ощущение, это верный путь к объяснению.
• Да, я согласна. И на этом, мне кажется, вопросы закончились. Спасибо тебе большое.

 

Cо Степаном (Стёпой) Михайловым беседовала Аня Куликова